Моя «Листвяжная»
Как создавалась Книга памяти
Я хорошо помню тот день, когда я начал писать о взрыве на шахте «Листвяжная».
ЧП произошло 21 ноября, в воскресенье, но выехать на место удалось не скоро. И транспорта своего нет, и первые сообщения были успокаивающими: казалось, что это очередное «задымление» — с эвакуацией смены и вызовом горноспасателей, какие происходят на шахтах пусть и нечасто, но регулярно. И долгое время, до утра 25 ноября, сообщалось, что погиб только один горняк.
Разве что цифра заблокированных под землей настораживала — до полусотни. Она и заставила добраться на такси до пропускной «Листвяжной» в полдень 26 ноября.
…Кругом сновали студенты-волонтеры, предлагая горячий чай и отогрев в палатке, за оградой шахты разгружались прибывшие спасатели со всего Кузбасса. Говорить с прессой они отказывались, разве что обмолвились, что группа ВГСЧ, пошедшая в забой на помощь шахтерам, перестала выходить на связь.
Плача и эмоций первых суток тут не было: редкие родственники шахтеров онемело выходили из столовой, чтобы поехать по домам. Многие отдежурили здесь в полном незнании и надеждах по три дня…
Спустя час оживил всех выход губернатора Сергея Цивилева и главспасателя Юрия Ше: они подтвердили чудесное спасение сотрудника ВГСЧ Александра Заковряшина, который на остатках кислорода в полной темноте смог выйти на-гора, когда его уже считали погибшим. Журналисты чуть перевели дух, обрадованные репортажи полетели по всей стране.
Но терялись на этом фоне другие слова властей: товарищи из упряжки Заковряшина погибли, потому что концентрация окиси углерода стала запредельной, от нее не помогали даже включение в самоспасатель и защитная одежда. Были остановлены и все спасательные работы: появилась угроза нового взрыва. На следующий день стало ясно, что больше чудес не будет: дым заполнил все, и даже теоретические запасы воздуха в самоспасателях горняков закончились. Это был конец…
Мы живем на нашей земле
«Вон из профессии!» — таков был вердикт модного екатеринбургского журналиста. Вынес он его, увидев передовицу моего «Беловского вестника»: как же это, у вас в городе трагедия федерального уровня, а вы ставите на первую полосу какую-то радостную семью!?
Пытался поговорить с далеким коллегой, пояснить, что весь номер был уже готов и заверстан, когда объявили трехдневный траур, что следующий выпуск мы целиком посвятим «Листвяжной» — хронике событий, версиям, сообщениям о первых похоронах… А самого точил червячок сомнения: разве этого достаточно?
Этого хватит федеральным СМИ, считающим, что за МКАДом и жизни-то нет. «Листвяжная» для них — просто один из многих хайповых сюжетов: сегодня коронавирус, завтра — авария на шахте, потом волнения в условном Иране. А мы — местное издание, стоим на беловской земле, ходим с родственниками погибших по одним улицам. Есть даже и дружественные связи: наша девочка-юнкор учится в одном классе с дочкой погибшего горняка, а наш главред Владимир Голубничий работал на «Листвяжной» в ту советскую пору, когда она еще звалась «Инской».
И началась работа — сперва просто по установлению имен жертв. Родственники горняков сами выкладывали посты о своей боли в соцсетях. Это стало хорошим подспорьем, помогая выйти с ними на связь. Люди охотно делились своей бедой, видя, что не ради лайков и хайпа собирается местными журналистами информация. А ради того, чтобы никто из осиротевших не оказался наедине со своей болью, видя общее понимание и сочувствие.
Первым на наших полосах прозвучало имя комбайнера Анатолия Бедарева. Его хоронили 30 ноября — первым из шахтеров «Листвяжки». Я возложил пару гвоздик у его гроба, а потом совместно с его дочерью Виолеттой написал новость о прощании.
«Помолитесь о Толеньке так же горячо, как вы его любили!» — просил отпевавший комбайнера добрый великан отец Александр. Именно так и хотелось потом писать о земляках — с молитвенным чувством утраты. Это было еще до того, как впервые прозвучало словосочетание «книга памяти».
…Пошли дни напряженной работы. Посты и комментарии в социальных сетях, редкие созвоны и переписки, посещения похорон соединялись постепенно в истории жизни. Сперва это были крохотные новостные заметки, куда я старался добавить живое болящее слово родственников, коллег, друзей погибших. То безыскусное «золотой был зять», то маленький рассказ о последних минутах жизни (по словам товарищей), то воспоминания учителей... И витавшее в воздухе ощущение постепенно выкристаллизовалось в пожелание: нужно писать всерьез и надолго. Нужна Книга Памяти — уже без кавычек!
Что вы знаете о боли?
Инициатором издания официально считается именно Виолетта Бедарева. Именно она, общаясь с губернатором и представителями «СДС-УГОЛЬ», при дружной поддержке остальных родственников, попросила увековечить память погибших с помощью Книги Памяти. А дальше оставалось дело за авторами.
И вскоре с главредом «Беловского вестника» связалась пресс-служба «СДС». Основной корпус авторов будущей книги определился довольно скоро: редактор Владимир Голубничий, автор этих строк Олег Быков, наша бывшая журналистка Анастасия Купсер и библиотекарь Светлана Непочатая. Выбор был очевиден и понятен: написать о горняках смогут только местные журналисты или краеведы, понимающие специфику, живущие делами области.
Трудность заключалась в том, что жертвы взрыва проживали отнюдь не только в Белове. Более того, из города и Беловского района было только 17 шахтеров, остальные были приезжими буквально со всего Кузбасса. Пришлось привлечь авторов схожих профессий из других городов Кузбасса.
Однако беловчане, как земляки погибших, выбили себе право: написанные биографические очерки будут публиковаться сперва в «Беловском вестнике», а уже потом войдут в Книгу Памяти. Это неукоснительно соблюдалось: 17 полосных материалов под рубрикой «Жизнь, отданная шахте» вышли обо всех шахтерах. Почин положил 25 февраля 2022 года очерк об уже упомянутом Анатолии Бедареве с говорящим названием — «Он останется первым…».
И работа закипела. Мы старались писать не апологии, не жития святых. Но главное правило было незыблемо: текст должен понравиться родственникам шахтера, совпасть с их душевным настроем и представлениями о покойном. Без их утверждения — ничего не выйдет!
…Рассказывать о том, как мы встречались с семьями, потерявшими дорогого человека, непросто. Везде на нас смотрели портреты с траурными лентами: не подведи, скажи правду! И тяжко становилось порой: растревожишь радостные воспоминания, загораются мама, супруга и товарищи. Но нам уходить и писать, а им — оставаться с этой гаснущей радостью!
Передать чужую боль непросто. Да и в самом деле, как представить, что пережили родные Виталия Суворова, которым успели сообщить, что он выбрался на поверхность? Чтобы вскоре позвонить и сообщить плачущим от радости людям, что вышла… ошибочка. Как передать чувства матери, потерявшей единственного сына, который и внуков-то не успел оставить?
Много вопросов задавали близкие и коллеги погибших. Не нам, не владельцам шахты даже — мирозданию. «Почему он, а не я… Почему спустился раньше бригады и не подождал пару минут…» и т.п. Ответа на них не будет дано никогда.
Искались намеки и предзнаменования, вспоминались нежданные прощания с родственниками, о которых редко вспоминалось. Случайные фразы приобретали вдруг задним числом мрачный смысл. И сны, сны — вещие, пророчащие, обещающие…
Человеку, далекому от метафизики, хотелось бы сходу отрицать мистику. Но почему тогда маленький ребенок, которому не рискнули сообщить о смерти друга мамы, который сам никогда не сталкивался со смертью, отпускает вдруг шарик на прогулке со словами: «Пусть к Олегу полетит, он же теперь на небе!» И поясняет потрясенной маме: «Я его во сне видел…»
Нет, небеса не разверзлись в этот момент, не прозвучал глас. Небо молчало. А мы можем говорить!
То, что остается с нами
…Когда я пишу эти строки, остался всего месяц до первой годовщины трагедии. На Аллее в Грамотеино появился памятник жертвам «Листвяжки», вышла Книга Памяти, тут же розданная родственникам, подвели предприятие и областные власти итоги программ поддержки семей пострадавших. А на участке, где произошел взрыв, стоит теперь тишина: угледобыча до сих пор не восстановлена, только редкая капель падает в темноте…
И хочется, если честно, повторить общие в этих случаях слова, что время лечит, порадоваться, что осиротевшие семьи не бросили, обеспечив жильем, ремонтами, погасив кредиты… Но боль трагедии стихает по-другому — не от сочувственных слов и даже не от добрых дел.
Мне все вспоминаются сейчас слова родных одного из шахтеров — о том, что на его могилу товарищи положили каску. Ту самую, закопченную каску из шахты, в которой он был в тот день. Включила природа свой круговорот: сошел снег по весне, прошли летние дожди, а сейчас и запорхали первые белые мухи.
И стала уходить копоть и чернота. Медленно, исподволь… и так же тихо стали учиться жить заново родные погибших шахтеров. Потому что нужно жить. Ради тех, кого уже не выдадут на-гора, у кого количество спусков навсегда осталось больше количества подъемов. Они бы этого точно хотели!
Олег БЫКОВ